Я убеждён, что убийство под предлогом войны не перестаёт быть убийством.
Альберт Эйнштейн
Фомлин яростно мерил шагами гостиную, время от времени вскидывая руки и взывая Всеобъемлющего к ответу:
— Всё кончено! Теперь точно всё. Воистину, безумцы и самоубийцы! Не ведают, что творят! Праотец милостивый, неужели Ты не оставил и капли разума в детях своих?! Погубят! Погубят себя и ближних! О-о-ох…
Пастырь, хоть и смотрел на излияния старосты весьма неодобрительно, молчал, понимая, что переживающему за подопечных гному физически необходимо выплеснуть рвущие душу досаду и горечь.
— Перебили оба гарнизона стражей! Вы представляете?! Оба, мать их за ногу, гарнизона! Навели шухер в Пещере ремёсел, да ещё и положили кучу народа, отказавшись сдаваться. У Нижних ворот произошла настоящая бойня! Этот ненормальный лично возглавлял оборону. Теперь он герой. Грёбаный психопат — герой всея Квартала! «Вождь», твою колотушку, так они его теперь называют!
Стражи точно не пощадят никого. Не жить нам больше на белом свете, как пить дать не жить.
В очередной раз Фомлин хлопнул себя по бокам, с трудом сдерживаясь, чтобы окончательно не завыть от тоски:
— Ууу! Как я мог допустить такое, как?! Я должен был остановить это кровавое безумие, просто обязан был! Староста я, в конце концов, или нет?! Ууу! Что же мне теперь делать…
Слухи распространялись быстрее ветра. Весть о славной победе Дорки обошла Квартал, не успели новоиспечённые герои смыть с рук свежую кровь. Восторженные юноши гурьбой носились по улицам, взахлёб рассказывая о подвигах и награбленной в Пещере добыче. История стремительно обрастала самыми удивительными подробностями.
Дорки чуть ли не в одиночку отразил нападение орды стражей! Норин своим огромным топором рубил врагам головы направо и налево! Законнорожденные падали в ноги, моля о пощаде, и сами отдавали всё нажитое поколениями добро без единого писка. Даже тучный Лех сумел собственноручно задушить стража в поединке один на один!
В последнее утверждение верилось совсем уж с трудом. Про ситуацию у Верхних ворот вообще говорили крайне мало и вскользь. Судя по всему, воинству Леха удалось взять проход уж слишком большими потерями, поэтому вместо вылазки в Пещеру ремёсел пришлось бросить все силы на защиту туннеля. Очевидцы рассказывали, что выслушав доклад Леха, Дорки впал в бешенство и орал на толстяка, коему было поручено командовать формированием, словно то была не победа, а сокрушительное поражение.
Странное дело, но вождь есть вождь. Требовательный к себе и к другим. Лех публично извинился перед оным, упав на колени. Утверждали, что чёрствый ко всему торгаш бурно рыдал и бил себя в грудь, клянясь, что такого больше не повториться. В такое поведение высокомерного толстяка также верилось слабо.
Трудно сказать, где правда, где вымысел, ибо Пастырь запретил кому-либо высовываться из дома, а после самоличной недолгой разведки вообще велел забаррикадировать все окна и дверь.
— За нами явятся, как только Дорки закончит упиваться победой. Теперь во всём Квартале мы остались одни. Никто не придёт нам на помощь. Больше нет несогласных. Стадо поддержит «Вождя» во всех его начинаниях.
* * *
Пригорюнившись, Скалозуб сидел на лавочке во внутреннем дворике, чертя бессмысленные геометрические фигуры палочкой по земле. Что бы там ни кричал Фомлин, посыпая голову пеплом, на самом деле главным виновником кровопролитной трагедии был, конечно же, Скалозуб.
Именно он первым стал навариваться на торговле с чернью, завышая цену на продукты низшего качества. Это он не сумел возобновить жизненно необходимые поставки продовольствия в Квартал. Не изловчился найти верный подход к рыжебородому гаду. Оказался не в силах помешать Дорки захватить власть, сутками напролёт валяясь в постели. Не смог вообще ничем отблагодарить и помочь своим неоднократным спасителям.
«Бесполезный прожорливый рот! К чему все твои тренировки, знания и умения? Что сделал ты хорошего за всю свою жизнь? Осчастливил хоть кого-нибудь? Помог окружающим? Создал что-то достойное, чем могли бы гордиться потомки?
После тебя не останется ничего. Впустую прожитые годы ради одного лишь себя и удовлетворения эгоистичных низменных прихотей».
— Эгегей, Безбородый! Ты как? Чёт, смотрю, совсем приуныл, — Кларк натянуто улыбнулся другу.
Обычно всегда жизнерадостный гном как мог старался поднять боевой дух сотоварищей. Скалозуб прекрасно видел, что юноша и сам испытывает не самые оптимистичные чувства, но упрямо не подаёт вида, держась бодрячком. Мужество достойное всяческой похвалы.
— Всё в порядке, Кларк. Со мной всё нормально…
Головокружение и впрямь практически исчезло, осталась лишь лёгкая слабость, но в целом жаловаться на самочувствие не приходилось. Дух, вот в чём была сейчас трудность. Вернее, проблема была не в духе, а в отсутствии оного у лишённого всякой надежды гнома.
— Ну-ну! Ты брось тут грустить в одиночку, слышишь меня?! Мы всё ещё живы, Безбородый, так-то. А коли за нами придут, угостим супостатов тумаками от всей души! — Кларк подбросил вверх увесистый камешек, ловко поймал его и крепко сжал в кулаке. — Не забывай, с нами Пастырь. Как бы одурманенные победой «воители» ни были готовы целовать Дорки зад, авторитет пророка по-прежнему неколебим. Они не посмеют вломиться в наш дом. Зуб даю, зассут вломиться сюда! Главное — сидеть тихо и не провоцировать ихнего долбанного недовождя. А там что-нибудь да придумаем. Вот и все дела.
* * *
— Лех, ты тупорылый орочий отпрыск, понимаешь?! Нашей задачей было не разъярить, нахрен, стражей, а отобрать как можно больше добра у законнорожденных! Ты разумеешь, что следующую вылазку мы сможем осуществить один Проявленный знает когда?! А я ведь знал, что тебе нельзя доверить командование, знал! Ух, жирный уродец, как же мне хочется тебя придушить…
Лех сидел весь красный и мокрый от пота. От дородного гнома несло ядрёной телесной испариной, но пузатая тварь упорно продолжала отстаивать своё достоинство:
— Дорки, повторяю тебе в сотый раз: мы не могли взять проход битый час! Ну, может, полчаса, но не меньше. Времени на вылазку просто не оставалось! Ты забываешь, что Верхние ворота гораздо ближе к Королевской пещере, нежели Нижние. Чудо, что мы вообще успели подготовиться к обороне! Приди стражи на пять минут раньше и нам точно была бы хана.
Бывший торговец промокнул платком лоб и обтёр нервно подрагивающие щёки. Через секунду те снова заблестели от пота.
— Я прекрасно понимаю твои чувства, ты действительно рисковал куда более моего, но ведь на то ты и лидер! Вождь, как теперь тебя кличет народ. Я безмерно восхищаюсь твоим мужеством и отвагой, но, чего от меня ты хочешь теперь? Чего, Дорки?! Ты и так уже унизил меня при народе и продолжаешь гнобить снова и вновь!
Что сделано, то сделано, зачем обжёвывать это до посинения? Тебе нравится надо мной издеваться? Пытаешься ещё больше возвыситься, опуская тех, кто тебе помогал? А? Мало, что ли, тебе досталось славы сегодня? Мало крови? Выплёскивай свою злость на стражей, не на меня! Помни, именно я являюсь связующим звеном между тобою и Покровителем! Я! — Лех уже буквально визжал, брызгая слюной и тыча в себя толстым пальцем. — Ты воин, а не стратег, тебе не обойтись без меня, ясно?!
— Молчи мразь! Заткнись! Заткнись, я сказал!!! Не смей разговаривать со мной таким тоном! — Дорки выхватил кинжал, размахивая отточенным до бритвенной остроты лезвием перед самым лицом беззащитного гнома. — Мне срать кто ты и что там о себе возомнил! Срать, что ты можешь! Здесь главный я! Я вождь! Я привёл народ сегодня к победе, я, а не ты!
А надо будет, обойдёмся и без твоего ненаглядного Покровителя. Поверь, решим вопрос, — ему удалось чуть-чуть успокоиться и совладать с дикой яростью, что лишь усилилась от рек пролитой крови.
Повертев ещё немного в руках любимый кинжал, Дорки спрятал его обратно за пояс:
— Тем паче, сильно сомневаюсь, что мы получим от него хоть какую-то помощь в ближайшие дни, недели, а может, и месяцы, оказавшись замурованными в собственном доме. Ты видел, стражи вовсе не отступили, а взяли Квартал в плотную осаду. Теперь мы можем рассчитывать только на себя. Использовать то, что сумели отнять за нашу вылазку. Мою вылазку! Ааргх, ну почему вокруг меня одни идиоты?! Нет-нет, Норин, я вовсе не тебя имел в виду.
Великан лишь равнодушно пожал плечами. Само собой, Норин был самым главным идиотом в его окружении, но в данном случае, то был плюс — беззаветная преданность редко соседствует с умом и расчётливостью.
— Если план Покровителя не сработает, мы обречены. Но можем ли мы, в самом деле, рассчитывать на ответный бунт со стороны законнорожденных? Какова вероятность, что эти трусишки возмутятся столь оголтелой «конфискации»? И главное, направят свою ярость на стражей, а не на нас? Не знаю, право, не знаю.
Так или иначе, мы не можем сейчас ни на что не повлиять. Всё, что в наших силах — навести порядок у себя в Квартале. Устранить саму возможность удара в спину от последователей Фомлина и его ручного пророка. Или, наоборот, пророка и его ручного старосты, хер знает, кто у них там за главного.
Даю тебе ещё один шанс, мой толстожопый дружок. Избавься от старосты, от Пастыря, и если будет необходимо, от всей его паствы. Избавься насовсем, навсегда и по-тихому. Ты меня понял?
Лех энергично закивал головой, согласный на что угодно, лишь бы спасти свою шкуру.
— Да, Лех, только одна небольшая просьба…
Бывший торгаш уже практически вылетел из комнатушки, которую Дорки гордо именовал своим штабом. Остановившись на пороге, тучный барыга остервенело теребил дверную ручку, стремясь как можно скорее скрыться прочь с глаз не в меру разбушевавшегося главнокомандующего.
— Слушаю… мой «вождь», — в голосе Леха ему почудился лёгкий сарказм. Хотя куда там бздошному хряку, вон как коленки трясутся.
— Не убивай Безбородого. Блокада предстоит долгая, нужно поднять толпе боевой дух. Пусть снова послужит украшением главной площади. Горячо любимые народом колодки слишком долго оставались пустыми.
* * *
Скалозуб восседал на плоском светящемся камне, положив расслабленные руки себе на колени и поддерживая спину в идеально прямом состоянии. Часами напролёт всматриваясь в струящийся ручеёк и отслеживая собственное размеренное дыхание, ученик пророка совершал ежедневный ритуал медитации.
Сперва ненавистное, занятие за несколько месяцев тренировок стало требовать всё меньше внутренних сил и начало даже приносить удовольствие. Начав с пяти минут «бессмысленного жоповысиживания», Скалозуб постепенно довёл время медитации до двух часов кряду. Мысли, эмоции, переживания, вся прочая шелуха, коей пронизана наша жизнь, незаметно затихали, покуда не оставалось ничего, кроме ритмичных вдохов, выдохов, да текущего из в ниоткуда в никуда ручейка, заполняющего всё сознание наблюдателя.
— Да какой вообще может быть смысл в этом дурацком упражнении?! — снова и снова задавал он вопрос хитро отмалчивающемуся пророку, но так и не получал никакого ответа.
Долго, бесконечно долго терпя вынужденное заключение в колодках посреди площади, будучи практически полностью обездвижен, не имея возможности предпринимать активные действия, энергичный гном с величайшим трудом мог усидеть на одном месте больше пары минут, не делая ничего.
— Зачем? Ради какой такой высокой цели и миссии? Что, во имя Праотца, даёт мне сие высиживание на одном месте?! Почему ты заставляешь меня заниматься с умным, «высокоодухотворённым» лицом никому не нужной фигнёй?! Я просто впустую трачу время! — воззывал раз за разом к благоразумию Скалозуб, однако вынужден был исполнять волю освободившего его старика.
Теперь он в полной мере осознал значение практики.
Смысл как раз в том и есть, что напрямую он напрочь отсутствует! У тебя не прибавится ни денег, ни мускулов, ни ума от просиживания часами в этой противоестественной позе. Тут нет и быть не может никакой материальной выгоды. В сём вся и суть.
Отрешённость. Утихомиривание страстей. Избавление от лишних волнений, переживаний и ожиданий.
Освободиться от гнетущей власти инстинктов доминировать, размножаться и жрать. В их любых проявлениях. Сдерживать зверя, что живёт невидимо в каждом из нас. Ему нельзя потворствовать, но нельзя его и полностью подавить, не убив в себе всякое стремление к дальнейшему развитию и волю к жизни. Зверя нужно контролировать. Заставить работать во благо обществу и себе.
Тогда становится возможным всё остальное. Не желание правит нами, а мы управляем желаниями. Осознай ничтожность, понизь значимость цели, и её достижение станет легче в разы! Успех придёт как бы сам собою, без избыточных усилий, необходимость которых мы часто переоцениваем вследствие комплексов и предубеждений. А может, никакого успеха и не придёт, но то будет не так уж и важно. Может сказаться, мы изначально неверно выбрали цель, но что мешает в таком случае взять и выбрать другую? Достаточно продолжать попытки, не зацикливаясь на результате, и что-нибудь непременно получится. Иначе и быть не может!
Просто, банально, но притом действенно. Жаль, что к очевидным вещам мы всегда приходим в последнюю очередь…
— Молодец, Безбородый! Ты достиг выдающихся результатов за очень короткое время, — Пастырь сидел с другой стороны ручейка, занимаясь медитацией вместе с гоношилистым поначалу учеником. — Правда. У меня самого на то ушли годы.
Скалозуб умиротворённо улыбнулся. Если раньше он тут же возгордился от самодовольства, то сейчас похвала строгого учителя не казалась таким уж значимым достижением.
— Кстати, тебе не надоело твоё прозвище, Безбородый? Для чего ты бреешься каждый день? Уже мог бы отрастить себе новую бородёнку!
Гном потёр гладковыбритый подбородок:
— Символ. Это символ моей новой жизни.
Мне никогда уже не вернуться назад. Да и некуда больше мне возвращаться. Нет ни единой возможности восстановить былое, нет способа вновь обрести утерянное. Остаётся только двигаться вперёд. Каждый новый день идти дальше. Развиваться, работать над собой и стараться сделать хоть что-то во благо тех, кто мне когда-то помог. Пусть сие и не приносит никакой ощутимой пользы, но иначе всё теряет смысл вообще!
Да, мы неумолимо приближаемся к свиданию с Праотцом, но, по крайней мере, я чувствую, что иду с гордо поднятой головой! Жду встречи с честью и достоинством, зная, что сделал всё от меня зависящее! А там уж, пусть судит, как Ему ведомо.
Пастырь удовлетворённо кивнул:
— Твои суждения, отрада для слуха и сердца моего, — старик не любил говорить подобные вещи прямо, боялся перехвалить, но в душе истово радовался успехам ученика. Лучшего ученика за всю его долгую и трудную жизнь. — Но боюсь, в одном ты сильно ошибаешься, мой юный друг.
— В чём же я не прав? Скажи мне, учитель, ибо делаю всё как ты велишь, — Скалозуб и правда недоумевал, что могло не понравиться пророку в его рассуждениях.
— Ладно, давай отбросим высокопарные обороты, мы не на публике. Твоя проблема в том, что ты слишком многого требуешь от себя и ситуации в целом. Послушай свои вечные жалобы: «мои тренировки и упражнения никому ничего не дают», «я не сумел помочь своим близким», «у меня не получилось», «я бесполезный», «просто лишний рот и обуза», «от всех этих усилий всё равно нет никакой пользы ни мне, ни другим». И такая вот ахинея до посинения каждый день. Кошмар! — Пастырь всплеснул руками. — Как ты ещё не удавился с таким настроем и мыслями в голове?!
Да, с одной стороны, это здорово, что ты относишься к себе и своим достижениям критически, не почиваешь на лаврах, постоянно развиваешься. Замечательно. Но твоё чувство собственной исключительности воистину не знает границ! Ты что, возомнил себя Праотцом? А? Так какого хрена ты считаешь, что всё зависит от тебя одного и твоих «неимоверно важных» действий?! Ты не Бог, понимаешь? В мире есть куча вещей, на которые ты ну никак не способен влиять, хоть из кожи вон вылези!
— Но ты сам говорил, что нужно брать всю ответственность на себя…
— Говорил, говорил… — передразнил Скалозуба разошедшийся не на шутку старик.
В последнее время пророк часто впадал в скверное настроение и начинал ко всему придираться. Ученик подозревал, что виной тому стала невозможность проповедовать и нести в народ слово Праотца. Пастырь, лишённый паствы, есть отчего возмутиться!
— Крайности опасны, Безбородый. Это раз. А во-вторых, нельзя выдирать высказывания из контекста, в коем я давал наставления! Нет универсальных советов на все случаи жизни. Жизнь слишком многогранна, не надейся, что всегда сможешь действовать по одной и той же проверенной схеме и рассчитывать на успех.
Я призывал тебя к ответственности, ибо ты винил в своих несчастьях других: Короля, Велера, Григги, Дорки и его ссаную компанию, Рыжесруба, Леха, всех! Кроме, разумеется, себя самого. Чего же тебя удивил мой завет? Благодаря ему, ты наконец-то перестал скулить и приложил все силы на работу над собой. И получил весьма, я тебе скажу, хорошие результаты!
— Тогда почему…
— Топорчему, не перебивай! Неужели не чувствуешь разницы? Мораль не в том, что ты пуп земли и центр вселенной, который всё решает и за всех в ответе. Суть в том, чтобы сместить фокус внимания с бесплодных обвинений на взаимодействие с подвластной тебе действительностью. А для этого причины всего и вся следует искать не в проделках других, не в «чудовищных обстоятельствах», а в первую очередь в себе и в собственных поступках. Вот что значит брать ответственность на себя.
«Не ищи соринку в бороде ближнего своего, а вытащи угли из собственной!» Не совсем удачная цитата, конечно, учитывая, как радикально некоторые решили проблему с уходом за бородой… но ты понял, — пророк на некоторое время призадумался. — Контроль. Нужно не ответственность за весь мир взваливать на себя, а просто контролировать свою жизнь. Наверно, так сказать будет правильнее.
Ты не в силах предусмотреть всё, не обязан отвечать за невежество, глупость и предательство окружающих. Но ты выбираешь быть молотом, а не наковальней, отказываешься быть жертвой обстоятельств! Предпочитаешь не ныть, а искать возможности и влиять на всё, до чего только можешь достать! Где-то ты так и не сумеешь найти выход и требуемые ресурсы, где-то что-нибудь да упустишь. Но ты будешь быстро учиться. Особенно на ошибках. Тем паче, на своих собственных.
— Да понял я, понял! Не заводись ты так, Дед! Праотец милостивый, из-за такой мелочи целую лекцию прочитать…
— Эта «мелочь», — Пастырь скривился, произнося обидное слово, — может завести тебя в такую глубокую жопу, что ты и сам не поверишь, покуда там не окажешься! Одно дело СТАРАТЬСЯ контролировать окружающую действительность и всё от тебя зависящее, и совсем другое — считать, что ты способен это сделать на все сто процентов!
Я не просто так тут полчаса пред тобой распинаюсь, пойми! Перед тобой две дороги: первая ведёт к развитию и успеху, вторая к стремительно накапливающемуся раздражению, унынию, ненависти. Злости на себя и весь мир — за то, что не смог, не сделал, не справился.
Учись, развивайся, а не корми своё самолюбие показушной скромностью и вырыванием волос из своей бород… головы! Признавай свои достижения с той же объективностью, что и неудачи. Не делай трагедии или бенефиса ни из побед, ни из поражений. Всё это лишь этапы на нашем жизненном пути. Не циклись, делай выводы и иди дальше.
— Дедушка, как думаешь, сколько ещё продержится Хиггинс?
Ровесник пророка, к сожалению, не мог похвастаться крепким здоровьем. Возможно, виной тому была распутная молодость Полуспящего, излишнее пристрастие к веселящим напиткам. А может, это треволнения и переживания оставшегося в своё время не у дел ювелирного мастера раньше срока подточили силы и здравие гнома. Так или иначе, но подхватив лёгкую поначалу простуду, Хиггинс слёг и с каждым днём его состояние становилось всё хуже. Скалозуб и Бойл вдвоём выносили старичка во двор посидеть на скамеечке, а потом, также на руках, относили обратно в постель. Сил, чтобы дойти хотя бы до нужника, у захворавшего тоже хватало далеко не всегда.
В очередной раз дотащив до кровати скорбную ношу и вынеся во двор экскременты, Скалозуб пребывал в весьма угрюмом расположении духа. Присев рядом с пророком, он бесцельно водил по земле носком сапога, пребывая сознанием где-то далеко в другом измерении.
Он уже забыл про вопрос, когда Пастырь тяжко вздохнул:
— Боюсь, что недолго, Безбородый. Прости за безнадёгу и прямоту, но мы с Хигом уже не в том возрасте, чтобы идти на поправку. Болезнь под названием старость не победить никому. Даже эльфы рано или поздно от неё умирали. Самые могучие маги не сумели до конца побороть сей недуг. Эй, не грусти так из-за старика, может статься, нашему выпивохе ещё повезло! — Скалозуб вопросительно глянул на Пастыря. — Он не увидит, чем всё здесь закончится. А в то, что закончится хорошо, даже мне в последнее время верится с большущим трудом. Как-то так.
— Да уж, звучит не слишком оптимистично, — пробурчал себе под нос расстроившийся пуще прежнего Скалозуб. — Я вот только одного не понимаю, Дедушка. Если Маронон и правда хотел устроить резню между чернью и законнорожденными, то почему не убрал стражей с ворот? Отчего так запросто отдал на убой два гарнизона и положил ещё больше народа в попытке взять проходы обратно? Вдобавок ещё и взял Квартал в осаду… Где логика? Как может состояться братоубийственная война, когда врагов разделяет армия Короля? Бессмыслица какая-то…
Ему почудилось смущение в словах пророка, всегда железно убеждённого в своей правоте. В виновато опущенных глазах, невесть откуда взявшейся сутулости и грустных нотках, что слышались в голосе, угадывалась несвойственная мудрецу неуверенность:
— Я и сам не понимаю происходящего, мой юный друг. Похоже, всё гораздо сложнее, чем мне виделось ранее.
Как и ты, я не верю, что Маронон сознательно позволил Сопротивлению положить столь много драгоценных стражей. Каждый воин — это серьёзные вложения времени и ресурсов. Тренировки, обучение, кормёжка, жалование в конце-то концов. Огромные затраты! И так легко всем пожертвовать, лишь бы отвести подозрения?
Сомневаюсь. Очень сильно сомневаюсь, что бы там ни говорили про безумство Предателя. Блокировка Квартала для видимости? Тоже не шибко похоже, судя по серьёзным приготовлениям осаждающих.
Всё больше и больше я склоняюсь к мысли, что здесь замешана какая-то третья сила, о которой нам ничего не известно. Теперь у меня большие сомнения, что спонсор пайков для военной кампании действовал по указанию Короля. Судя по всему, дело обстояло иначе.
Но в чём мотивы поддержки, позволившей Дорки и Леху осуществить их кровожадные планы?
Истребить чернь? Право, да кому мы нужны! Оправдать наше тотальное истребление можно было бы сотней гораздо более экономных способов.
Ослабить власть Предателя? Уже больше походит на правду.
Я не знаю, чего от всего этого ожидать. Война с законнорожденными была чистым безумием, но бороться против стражей просто самоубийство! Рано или поздно они придумают способ выкурить из туннелей защитников, либо заморят нас голодом. Итог один, разница только во времени.
Но в чём же тут замысел? Как использует ситуацию тот, кто стоит за всем этим в тени? Свергнет Короля, пока тот занимается чернью? Думаешь, хватит на такое сил хоть у кого-то из законнорожденных?
Скалозуб отрицательно покачал головой.
— И я так считаю. Ты прав, Безбородый, всё это смахивает на какой-то бред, не имеющий внятного объяснения. Или наш род полностью выродился и поголовно спятил, или мы чего-то не знаем. Не разумеем нечто чрезвычайно важное! А раз так, все наши суждения и предположения — не более чем попытки успокоить разум созданием заведомо ложной картины мира. Придётся ждать, что покажет нам время. Если покажет, — с нажимом на слово «если» закончил пессимистичную речь пророк.
* * *
Со времени злосчастного штурма прошло без малого неделя, а Фомлин по-прежнему маялся и не находил себе места. Оно и понятно, одно дело осознать, что все твои труды пошли прахом, и совсем другое — это принять.
Однако в сложившихся обстоятельствах, староста был не в силах что-либо исправить. Сидя на втором этаже у изголовья кровати товарища, напрочь подкошенного безжалостным недугом, Фомлин тупо смотрел в узкое оконце, провожая тоскливым взглядом изредка проходивших по своим делам гномов. Бывший руководитель Квартала, коего, вообще говоря, никто официально как не назначал, так и не снимал с должности, прокручивал в голове самые разнообразные и невероятные планы по спасению своих подопечных. И раз за разом терпел разочарование, понимая бесперспективность пустых надежд и фантазий.
— Никак, ну никак не могу я смириться с тем, что говорит Дедушка!
Неподвижно лежащий Хиггинс несколько дней не произносил ничего, кроме нечленораздельного мычания, означавшего, что захворавший старик вновь сходил под себя. Тем не менее Фомлин продолжал подолгу «беседовать» с Полуспящим, не в силах сдерживать рвущиеся наружу сожаление и тоску:
— Неужели нам не остаётся ничего окромя пассивного ожидания? Почему мы даже не пытаемся оказать сопротивление этому грёбаному Сопротивлению, уж прости, Хиггинс, за каламбур?! Просто сидим сложа руки, зарывшись в норе, и не предпринимаем вообще ничего! Я с ума схожу от такого бездействия. У меня медленно, но верно едет крыша…
Не понимаю, как Пастырь и Безбородый могут так спокойно сидеть по полдня у своего ссаного ручейка, слушая ритмы Вселенной или чего они там воображают, судя по их одухотворённым физиономиям?
Я железно уверен, найдутся и другие благоразумные гномы, которые не поддерживают войну Дорки. Обязаны найтись! — Фомлин хлопнул кулаком по ладони. — Нужно собрать под своё крыло всех и дать безумцам отпор! Спасти Квартал, пока ещё есть такая возможность.
Повязать Дорки, Леха и прочих головорезов, да выдать ублюдков всем скопом! Объяснить стражам, а если до того дойдёт, то и самому Королю, кто были истинные инициаторы бунта. Ползать на коленях, лобзать сапоги, выпрашивать пощады для остальных жителей, одурманенных пропагандой, принуждённых страхом, голодом и отчаянием. Соглашаться на любые условия и притеснения, но сохранить жизнь большинства! Ты ведь согласен со мною, дружище?
Хиггинс громко пукнул, найдя единственный способ хоть как-то выразить своё мнение.
— Да, да, прости Хиг, пожалуй, ты прав... Стоит нам высунуть нос из убежища, как нас тут же разорвут в клочья ярые сторонники Дорки! Я же не слепой, вижу, который уже день на соседней улочке караулят…
Все с чем-либо несогласные гномы, как и мы, сидят по домам да помалкивают, тщетно надеясь спасти свою шкуру. Молятся, чтобы каким-то волшебным образом вновь пронесло.
Я и сам, признаюсь, жду прихода стражей, как избавителей. У тех может хотя бы хватить милосердия на детей и женщин. Дорки же угробит любого ради своей безумной мечты!
Ох, мой старый добрый друг, как же, как могли мы допустить, чтобы дело дошло до такого?! Эх…
От привычного самобичевания Фомлина отвлёк отчаянно залаявший Чоппи. Едва выглянув в окно, староста звучно выругался и сломя голову понёсся в гостиную.
— Атака!!! Все ко мне!!! Бойл! Кларк! Дед! Безбородый! За оружие!!!
* * *
Скалозуб рывком вскочил на ноги. Переглянувшись с Пастырем, оба, ученик и пожилой, но прыткий учитель, со всех ног ринулись к вопящему на весь дом Фомлину.
Чоппи дико скулил и заливался лаем, изготовившись к прыжку у ходящей ходуном входной двери. Несмотря на все предпринятые меры предосторожности, было ясно — наглухо заколоченная, забаррикадированная всевозможной мебелью и даже булыжниками с огорода дверь такого напора не выдержит.
Фомлин мужественно встал впереди горстки защитников дома, держа в правой руке излюбленную булаву, а в левой — внушительного размера мясницкий тесак. Кларк выхватил метательные ножи, Бойл стиснул в мозолистых руках древко копья.
— Сколько? — задал единственный вопрос пророк, собравшийся бороться за жизнь своим кривым длинным посохом.
— Дюжина, а то и все две, — Фомлин сглотнул застрявший ком в горле. — С ними Норин! И Лех.
При упоминании гиганта сердце Скалозуба ушло в пятки. Изготовленный на скорую руку большой круглый щит вдруг показался не таким уж и большим, скорее хлипким и ненадёжным. Лёгкий маленький топорик стал выглядеть совсем игрушечным, а впопыхах напяленная толстая куртка — способной спасти лишь от укусов. Заставить себя хотя бы представить количество атакующих было выше сил перетрусившего гнома. Страх смешивался со стыдом, порождая ярость на самого себя. Ноги и спина словно одеревенели, в висках стучала кровь, одновременно хотелось как проблеваться, так и вопить во всю мощь от злости, отчаяния и слабости духа.
Фомлин открыл было рот, собираясь подбодрить не в меру переволновавшегося товарища, но переключил внимание на растерянно топчущихся позади Пастыря женщин:
— Гмара, Жмона, прочь отсюда! Я сказал прочь!!! Да что ж вы встали как дуры?! Разбарикодируйте чёрный ход и к Хогу бегом! Бегом, мать вашу!!! Нам не удержать долго такую толп…
Последние слова потонули в грохоте выбитой из петель двери. Загораживавший проход хлам чуть сдвинулся под натиском нападающих, образовав узкую щель, куда тут же просунулся первый налётчик. Мгновенно прекратив лаять, Чоппи прыгнул, вцепившись зубами в шею безрассудного смельчака. С истошными воплями оба повалились на пол.
Бойл уже вовсю тыкал копьём следующего гнома в проёме, но нападающие просто вынесли и дверь, и обмякшее тело, и всю баррикаду.
Понеслось.
Стоя на негнущихся ногах, Скалозуб беспомощно наблюдал за хлынувшими в гостиную матёрыми головорезами и, что куда более удивительно, совсем юными гномами. Ещё недавно вполне законопослушные и адекватные граждане ныне обезумели от промывания мозгов, жажды крови и желания во что бы то ни стало доказать свою преданность «правому делу». И если бывалые подонки осторожничали, занимая выжидательную позицию, то молодняк с фанатично горящими глазами первым ринулся в бой.
Метко брошенный нож вонзился в раззявленную в яростном вопле пасть юноши. Другой угодил прямо в глаз прожжённого лихоимца. Перемахнув через образовавшуюся у входа кучу-малу, ещё один малолетний дурень тут же рухнул с проломленной булавою головой.
— Получи, сука! — кто-кто, а Фомлин вместо страха явно испытывал гнев. — Это мой дом! Мой, сволочи!!!
Бойл снова кого-то проткнул, Кларк уложил точным броском очередную мишень, но в пролом лезли всё новые и новые мерзкие рожи, от коих за версту смердело крепким перегаром из мухоморной настойки.
В последний момент Скалозуб успел подставить щит под удар бросившегося на него в пьяном угаре подонка. Пастырь, не колеблясь, ткнул зажимающего его ученика в угол гнома светящимся навершием своего странного посоха.
— А-а-а-а! — схватился за обожжённую физиономию атакующий. — Праотец милостивый, моё лицо! Моё лицо!!!
— Заткни хлебальник, сраная мразь! — наконец-то опомнился ушедший в глухую защиту Скалозуб.
Выверенным движением расколов, словно спелый помидор, череп вопящего горе-праведника, безбородый гном оттолкнул щитом заваливающееся тело и, вопя что есть сил всякую околёсицу, кинулся в гущу боя.
Всё перемешалось. Свои, чужие — в тесном холле, ставшем полем битвы, трудно было разобрать, что к чему. Споткнувшись о распростёртую тушу кого-то из решивших на веки вечные отдохнуть, Скалозуб потерял равновесие. Вцепившись в уже поверившего в свою победу замахнувшегося противника, падающий гном увлёк за собой брызгающего слюной супостата.
Тренированный борец сумел быстро перевернуться и оказаться в позиции сверху. Хрипящий от натуги оппонент, однако, мешком тоже не был. Схватив Скалозуба за руки, тот инстинктивно притягивал гнома к себе, связывая тем самым и не давая возможности атаковать. Выкрутиться, не выронив оружия, возможности не было, как не было времени и на долгую борьбу посреди кровавой баталии. Отчаянно пытаясь найти выход из ситуации, Скалозуб принялся лупить сопротивляющегося юношу чем мог — головой по лицу. Что-то хрустело и брызгало, кровь заливала глаза. Непонятно чья, ибо впившиеся в лоб выбитые зубы непутёвого отрока резали кожу не хуже маленьких ножичков.
Мощный толчок отбросил Скалозуба к стене, выбив из руки столь усердно сберегаемый дотоле топорик. Больно стукнувшись затылком, гном попытался встать на ноги, но цветные круги перед глазами и предательская слабость свели потуги бренного тела на нет. Плюхнувшись на пятую точку, он так и расселся, растерянно озираясь по сторонам.
Нападавшие уже повалили Бойла, один из головорезов зажал в угол Пастыря, приставив к горлу старика нож. Переломленный надвое посох пророка медленно затухал. Навершие напоминало тлеющие угли, но причинить вред чудесное оружие более никому не могло. На глазах у Скалозуба, непонятно как протиснувшийся в проход Лех на пару с двумя ублюдками избивали дубинками и ногами сжавшегося в комок Фомлина. Только Кларк, прижавшись спиною к стене и широко расставив ноги, продолжал с бешеной скоростью орудовать двумя кинжалами, разукрашивая бесчисленными порезами осмелившихся приблизиться на расстояние вытянутой руки негодяев.
Удручающую картину происходящего закрыл собой возвышающийся до самого потолка великан-недоумок. Гигант, что есть сил, пнул рассевшегося на полу гнома. Машинально выставив перед собой щит, Скалозуб зашипел от пронзившей левую руку боли. Чувство было такое, словно по щиту заехали не ногой, а тараном. Кромка щита заехала по лицу, рассеча губы.
Скалозуб сплюнул кровью, понимая, что второй такой удар будет для него роковым. Норин вырвал из отсушенной пинком руки спасительный щит, отвёл ногу для добивающего удара...
— Ай-яй-яй-яй-яй! — вдруг по-девчачьи заверещал полудурок. Вцепившись мёртвой хваткой в щиколотку переростка, отважный Чоппи до самого конца пытался спасти своего любимого гнома. — Пёсичек отпусти!!!
— Норин! Тупая скотина… — подскочивший Лех саданул дубиной собакоморду по голове.
Чоппи заскулил, но не ослабил хватку. Жирный торгаш обрушивал на четвероного удар за ударом. Великан громко рыдал то ли от боли, то ли от жалости к бедному животному.
— Сволочи… — бессильно выхаркнул очередную порцию крови Скалозуб. — Не трогайте его, сволочи!
— На! — Лех продолжал дубасить испускающего дух пса.
Конечности Чоппи разъехались в стороны и нервно подрагивали. Скалозубу казалось, что из слепых глаз верной собакоморды ручьём льются слёзы. Самый преданный, самый чистый душою и сердцем друг Скалозуба отправился на встречу с Праотцом.
Отправился в рай.