Политика — это маятник, который совершает колебания между анархией и тиранией
Альберт Эйнштейн
и черпает энергию в вечно обновляемых иллюзиях.
Смятение. Беспокойство. Тревога. Смутное ощущение невыразимой, но страшной опасности преследовало его неотступно. Куда бы ни направил он взор, сколь далеко бы ни шёл, как часто не оглядывался, пытаясь найти причину угрозы, — не помогало ничто.
Кто-то следил за ним, Скалозуб чувствовал это всем своим естеством. Кто-то нашёптывал ему ужасные, мерзкие вещи. Подстрекал, льстил, оправдывал самые низкие из сокровенных желаний. Пугал, грозил невыносимыми муками. Воодушевлял, окрылял. Угнетал. И всё это без единого слова, без единого, даже самого тихого звука. Лишь едва уловимые образы в и без того замутнённом сознании.
Потерянный в безднах пространства и времени, несчастный, одинокий до глубины души гном из ниоткуда брёл в никуда, гонимый невидимым призраком собственных грёз.
— Пошёл вон из моей головы! — не выдержав напряжения, закричал в пустоту Скалозуб. — Убирайся! Ты слышишь? Вон! Вон из моей головы! Во-о-он!!!
Он замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. На миг ему показалось, что наваждение отступило. Затем образы хлынули с удвоенной силой.
Мочи бороться с безумием не было, и Скалозуб просто бежал, бежал и бежал, не глядя, не думая и ни на что уже не надеясь.
— Прочь! Прочь! Прочь! — какая-то совсем ошалелая мысль мелькнула на самых задворках сознания. — Про-о-о-о-очь!!!
Внезапно путь ему преградила стена. Скалозуб затравленно огляделся. Он совершенно не понимал где находится, кто преследует его и что вообще происходит. Со всех сторон его окружала кромешная тьма, загнанный гном лишь смутно различал очертания большого туннеля, который, вероятно, и привёл его к тупику.
Что-то приближалось. Нечто огромное, нечто невероятное, абсолютно чуждое всему, что когда-либо видел свет, тянулось к нему, однако бежать больше возможности не было. Скалозуб совершенно отчётливо понимал — это конец, ему крышка. Спасения нет. Ноги словно вросли в каменный пол. Оставалось лишь ждать страшной участи. Молиться и ждать. Ждать… Молиться…
…
Ничего не происходило. Скалозуб буквально кожей ощущал присутствие силы, что может в любой момент разорвать его на куски. Превратить саму сущность в ничто, в иллюзию, в пустоту, что будто и не было никогда.
Его манил мрак, что предлагал неведомое доселе могущество. Затягивала бездна, способная воплотить в реальность любые желания и мечты. Стереть само понятие невозможного. Раз и навсегда преодолеть все барьеры дозволенного.
Превратить гнома в Бога? Легко. Распылить естество на частицы, что не способен увидеть даже зоркий глаз эльфа? Ещё легче!
Вычеркнуть из истории мира или сделать вершителем эпопеи? Возвеличить и низвести — это был не более, чем вопрос его выбора.
Сила, что может свершить абсолютно любое намерение, была на расстоянии вытянутой руки перед ним. Скалозуб знал, знал без тени сомнения, необходимо всего лишь открыться, и он получит безграничную власть.
Впустить в сознание поток образов, что захлёстывал, что рвался поглотить его дух целиком, дабы наконец-то стать всем…
И в то же время никем. Исчезнуть как личность. Раствориться в извечном небытие навсегда.
Но явиться в мир ипостасью чего-то иного! Бесконечно великого и могущественного! Преобразующего. Меняющего. Сносящего все преграды на пути к одной-единственной цели!
…
Всё это походило на сплошной непрекращающийся жутчайший кошмар. На сон, что никак не хотел отпускать из объятий измученный разум.
— То сон, мой хороший, и есть. Жаль только, реальность не лучше. — Рядом со Скалозубом стоял непонятно как, когда и откуда появившийся здесь отец. Глава уничтоженного по злому стечению обстоятельств Дома грустно улыбнулся наследнику пустоты. Погладил его по выбритой, гладкой щеке. — Без бороды ты выглядишь так молодо, так невинно, так чисто. Словно младенец, что не успел познать греха и насилия. Не успел познать жизнь со всей её подлостью, несправедливостью, низостью…
— О… отец?
Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Скалозуба, забывшего в тот момент обо всём, даже о страшной угрозе, что по-прежнему маячила перед носом, но рядом раздался другой голос, невероятно знакомый и милый душе:
— Время пришло. Печати сломлены и дальше всё зависит только от вас. На твои плечи ложится громадная ответственность, Скалик. Но знай, ты не один, — Хиггинс похлопал бывшего ученика по плечу. — Есть те, кому ещё только предстоит сыграть свою роль. В спасении или гибели. В позоре и славе. В отважной борьбе или трусости. В… во всём светлом, тёмном и том, что находится между.
— Уч… учитель… — глаза одинокого гнома стали слезиться от раздирающих сердце чувств. — Ты…
— Ты справишься, Безбородый! Ты куда достойнее, чем представляется даже тебе самому. Святые не смогут помочь, но те, кто сумеет перебороть в себе тьму, укажут другим путь к спасению! — Фомлин крепко пожал ему руку. Кивнул понимающе головой.
— Выше нос! Начинается всё самое интересное! — Кларк, у которого вместо кистей свисали с предплечий петли толстенных верёвок, изобразил своими орудиями в воздухе нечто столь замысловатое, жизнеутверждающее и радостное, что на лице Скалозуба невольно возникла улыбка.
— Друзья мои, вы самые лучшие! Самые преданные! Самые… самые…
Растроганный гном не мог подобрать нужных слов, но в том необходимости не было. Друзья ведь на то и друзья, чтобы понимать друг друга без лишнего сотрясания воздуха. Все хлопали его по плечам, улыбались, кивали, подбадривали.
Скалозуб уверенно шагнул навстречу жуткой тьме впереди:
— А ты! Ты, чем бы ты ни было… Катись в пизду! Катись в пизду, слышишь?! Катись…
— …зду.
Внезапно он осознал, что лежит на невероятно мягкой и удобной кровати, уставившись в потолок.
— Ох уж эта молодёжь со своей неуёмной похотью, страстью. Не успел очнуться, сразу бабу ему подавай! Стыд, срам, безобразие! — послышались шутливые добродушные причитания.
Ничего не понимающий Скалозуб попытался приподняться и оглядеться, однако сил едва хватило на то, чтобы просто повернуть голову.
Пастырь сидел у изголовья постели, на измождённом лице сияла улыбка. Старикан исхудал, уголок правого глаза весьма заметно подёргивался, волосы на бороде словно бы поредели, но для Скалозуба всё это было совершенно неважно:
— Дедушка… — непрошеные слёзы ручьём струились из глаз. Он вновь предпринял попытку привстать, но снова потерпел поражение. — Ты жив! Ты… ты…
— Жив-живёхонек! А учитывая, как вы, молодые, себя усиленно гробите, дам фору ещё любому из вас! Да лежи ты спокойно!
Скалозуб прекратил бесплодную дерготню — тело категорически отказывалось повиноваться своему обладателю. Словно того было мало, потревоженную по неосторожности кожу начало жечь. Спина непроизвольным образом изогнулась дугой, прикованный к постели гном зашипел.
— Тихо-тихо! Мы не для того с тебя пылинки сдуваем третий день кряду и трясёмся как мать над новорождённым, чтоб ты сдуру все волдыри себе разодрал! Сейчас-сейчас… Аккуратненько… Переворачиваемся на животик…
Сухие, но твёрдые руки пророка позволили Скалозубу сменить положение. Пастырь умеючи отодрал от спины гнома какую-то марлю и, смочив в растворе, пахнувшем грибокартофельным клубнем, чистые тряпки, наложил их на кожу своему пациенту.
— Так-то лучше, — удовлетворённо кивнул старичок, погрозив больному указательным пальцем. — Постарайся шевелиться поменьше, быстрее твои же ожоги пройдут! На вот, попей.
Лишь медленно осушив из соломинки огромный сосуд, очнувшийся от кошмара гном стал приходить в себя, по крупицам восстанавливая в памяти картину последних событий:
«Он маячит перед испуганным лицом ножницами и усмехается. Грубо остриженные рыжие волосы валяются на полу. Униженный, опозоренный гном трясётся и плачет.
Рыжеруб. Всплывает из глубин сознания имя.
Битва. Огромного роста гном вертится, словно юла, кроша в одиночку толпу супостатов. Как хорошо, что он бьётся за нас.
Бег по бесчисленным коридорам. Рунический круг. Пламя. Истошные вопли и запах тлеющей плоти.
Снова он улыбается.
Кременькан.
Он идёт голый навстречу врагам. Нет страха, нет сомнений, нет сожаления о содеянном. Или есть?
Монстр. Какой-то там монстр…
Голова соскальзывает с шеи гнома.
Голая женщина. Он вонзает нож в шею такого же голого мужика.
Он поступил правильно, разве нет?
Взрыв. Его мотает из стороны в сторону. Тело не поддаётся контролю. Злой гном пытается в чём-то его убедить. Он плюёт на него. Король — пустое место, никто! Позади стоит свита — жалкие, тупые ничтожества. Враги! Одни враги!
Имя колдуна Маронон.
Ему больно, он кричит. Злой гном убивает его.
Бригитта…»
— Она…
— Да, — Пастырь какое-то время молча смотрел на него, затем понимающе кивнул головой. — Бригитта убила Предателя.
И вновь в сознании вспыхнули образы:
«Уже практически мёртв. Тело раздирают на части раскалённые клещи. Он кричит, он что-то невероятно громко кричит.
Глаза начинают закатываться. Небытие. Темнота. Вечный покой.
Бригитта, стоявшая словно статуя, внезапно вонзает руноплёту в шею острый предмет».
— Ножницы. Простые миниатюрные ножницы для ногтей! Кто мог бы подумать, что бессмертного практически Короля убьёт обычная женщина?! Да ещё и столь нетривиальнейшим образом. Ха! У Праотца определённо есть чувство юмора!
«Вспышка.
Одна, другая.
Всполохи по всему залу становились всё чаще и ярче по мере того, как колдун судорожными движениями хватался за рану, то ли пытаясь сплести какое-то волшебное заклинание исцеления, то ли просто инстинктивно желая остановить хлещущую ручьём кровь.
Руны хаотично перемещались по полу, образуя фигуры самых причудливых форм. Фигуры сталкивались с другими фигурами, рассыпались, взрывались. Несимметричный многоугольник пересёк черту, что отделяла трон и прислужников Короля от бешеной пляски рунических знаков. Послышались крики.
Невидимая хватка, что удерживала в воздухе его бесполезное тело, ослабла. Безвольно падая на пол, он уже мало что понимал.
Бригитта забралась под трон и широко открытыми глазами уставилась на него. Предатель медленно сползал со своего векового седалища. Крики свиты переросли в вопли отчаяния — одна из поддерживающих своды колонн обрушилась прямо на них. От грохота и последовавших нескончаемой чередой новых вспышек всё слилось в один безумный калейдоскоп.
Пол приятно холодил горячее тело. Он просто лежал и смотрел на происходящее без всяких эмоций.
И вот он куда-то идёт. Из ниоткуда бредёт в никуда.
Кто-то следит за ним. Кто-то нашёптывает ужасные, мерзкие вещи…»
Скалозуб не разделял весёлое настроение Пастыря.
— Почему? — лишь один вопрос вертелся на языке.
Наречённая, что изменяла ему и врала без зазрения совести. Через которую прошло неведомо сколько мужей. Смотрящая на Предателя словно на своего благодетеля, а на него, как на олицетворение зла...
— Это определённо любовь! — промурлыкал вконец разошедшийся Пастырь. — Прекрасная невеста спасает возлюбленного от злобного короля! Женская смекалка и хитрость…
— Дед. Де-е-ед! Заткнись.
Скалозуб тяжко вздохнул. Похоже, с Бригиттой ему придётся поговорить самому. Не сказать, что подобная перспектива его особо прельщала. Подлая шлю… Но так или иначе, он обязан ей жизнью, а это что-то да значит.
Он чувствовал себя ужасно уставшим, как будто не с другом беседовал пару минут, а ворочал мешки и упражнялся в борьбе по меньшей мере неделю. Стоило прикрыть на секунду глаза, и раненый гном вновь провалился в мир грёз. Хвала Праотцу, на сей раз обошлось без кошмаров.
Открыв глаза, он снова непонимающе уставился в потолок. Высокий и сводчатый, со множеством барельефов, инкрустаций и невероятно красивых узоров…
Гномы всегда славились не только как превосходные ювелиры и кузнецы, но и как искусные зодчие. Скалозуб видел в детстве картинки с планами легендарных, ныне навеки утерянных городов, изображения огромных подземных дворцов, крепостей и поместий. В одной толстой книге те сравнивались с грубыми постройками «человеков», вроде таким уничижительным словом называли когда-то людей, и на маленького наследника Дома Среброделов это произвело гнетущее впечатление. Долгое время не мог он понять, как люди, столь примитивные существа, могли являться доминирующей расой старого мира?! Лишь повзрослев, ушлый делец с удивлением обнаружил — истинными властелинами всегда были не самые талантливые, умные и умелые, а самые наглые, подлые и жестокие типы.
Рядом кто-то заёрзал.
Медленно повернув голову, Скалозуб встретился взглядом с женщиной, что сидела у изголовья постели.
Она была очень красива, хотя и казалась вымотанной, не спавшей по меньшей мере неделю. Растрёпанные косички уныло свисали с макушки, плечи сутулились, а шея оставалась жёстко напряжена, будто гномиха ожидала, что её вот-вот начнут бить. Солидные бугорки на груди были прикрыты строгой одеждой.
С минуту они молча смотрели друг другу прямо в глаза. Затем девушка неожиданно встрепенулась и стремглав выбежала куда-то из комнаты.
— Бригитта… — пробормотал смутно начинающий что-то осознавать Скалозуб и снова уснул.
* * *
Он быстро шёл на поправку. Пастырь, дорвавшись до Королевского сада и щедрых запасов лекарственных средств, пичкал его настоями, отварами и прочей бурдой всякий раз, как пациент просыпался. Горькие, вонючие, мерзкие — те делали своё дело, и с каждым днём самочувствие смельчака улучшалось. От втираемых в обгоревшую кожу мазей Скалозуб ощущал себя выпачкавшимся в жире неряхой, страшно хотелось чесаться, от постоянного лежания ломило спину, но пророк лишь грозил ему пальцем и советовал набраться терпения.
Ха! То было легче сказать. К физическому дискомфорту примешивались переживания и думы о происходящем вокруг.
Поводов для беспокойства было, к сожалению, предостаточно.
Это только в сказках с гибелью злобного короля сами собой решаются все проблемы, и безудержное счастье охватывает каждого от мала до велика. На деле же… место одного тирана почти сразу занимает другой. Ещё более злобный.
Не успел народ отпраздновать освобождение от гнета Предателя, Велер принялся вершить «справедливость», нисколько не считаясь, признаёт ли большинство его главным или имеет какой-то иной взгляд на мир.
Сдавшихся стражей бросили гнить в темницы, чернь вежливо, но настойчиво спровадили обратно в Квартал, не поддержавших мятеж законнорожденных лишали имущества и всех прав. Продовольствия гражданам выдавалось по самому минимуму, оправдывая сие якобы большими потерями при штурме дворца. Каким образом в отсутствие поджогов могли пострадать королевские запасы, никто, само собою, не уточнял. Со всего Оплота телегами свозили трупы и, сваливая огромными кучами, сжигали, не особенно разбираясь, кто на чьей стороне воевал. Немногих умеющих врачевать не хватало на толпы раненых и искалеченных гномов, что навсегда потеряли способность нормально работать и жить.
Прислужники самого Маронона по большей части висели повешенными на столбах-светочах вдоль улиц Пещеры ремёсел. В Квартале регулярно происходили стычки между группами вооружённых бойцов, остатками бандформирования Дорки. До проблем бедняков, впрочем, никому дела не было. Между законнорожденными, принимавшими участие в бунте, шло активное перераспределение имущества, отродясь не принадлежавшего им — всё остальное отошло на второй-третий план.
В общем, огромная жертва простого народа явно не стоила результата. Слова Предателя про революцию оказались пророческими.
Мириться с таким положением дел, Скалозуб категорически не хотел.
— Да пойми ты, мы сейчас не в том положении, чтобы влезать в открытое противостояние с этим кладовщиком! Слишком много погибло наших ребят, слишком многие ранены. И почти каждый убит горем по погибшему брату, другу, товарищу…
Новый пророк на сей раз был в корне не согласен со старым, ибо время играло скорее против них, нежели за. Горстка подлецов, что резко возвысилась после бунта, явно не собиралась останавливаться на достигнутом и с каждым днём представляла всё большую угрозу для всех, кто жаждал сделать мир хоть чуточку лучше. И в первую очередь опасность грозила разлёживающемуся в постели больному.
— Теперь, когда Велер знает кто я, это только вопрос времени, когда меня попытаются устранить. Думаю, он бы уже прикончил меня, не останься здесь Торк с остальными.
Последователи Безбородого пророка наотрез отказались покидать дворец и не впускали в покои Скалозуба никого, кроме Бригитты, Пастыря и собственных братьев. Гномиха, правда, старательно избегала его, уходя как только он просыпался. Горе-жених, впрочем, был такому раскладу лишь рад — разбираться в запутанных чувствах ему сейчас было некогда.
Несколько раз Скалозуб пытался выведать у Торка подробности о расстановке сил власть имущих и текущей ситуации во дворце — Пастырь был слишком занят врачеванием его и сотни других бедолаг, а потому всего знать не мог. К несчастью, рана в голову слабо поддавалась лечению, и спрашивать Торка о тактической обстановке было столь же перспективно, как разговаривать с табуреткой.
Именно тогда на выручку вновь пришёл Григги.
Паренёк не принимал участия в приснопамятной «вылазке возмездия», а потому остался цел и невредим. Юркий подросток сновал по переходам дворца, оставаясь практически незамеченным, став настоящими глазами и ушами лежачего гнома.
Какие-то сведения Скалозуба пугали, какие-то озадачивали, заставляли задуматься. К несчастью, известий, что давали надежду на благополучный исход, по-прежнему не было.