Истинная вера и истинная надежда не состоят в пустых словах и даже мыслях, а в практическом мышлении, то есть надо поступать так, как будто бы это было на самом деле.
Готфрид Лейбниц
Боль. Боль. Бесконечная боль.
Дицуда потерял отсчёт времени. Он просыпался, смотрел в зимнее небо. Или в искусственно созданный купол? Дицуда уже ни в чём не был уверен, да и какая, в конце концов, разница? Знание лишь множит печали, оно приходит обычно тогда, когда уже бесполезно. Значение имеет только сила. Вот сила действительно может спасти. А не знание, не любовь, не свобода.
Древо Незнания находилось на юго-западной границе Гилии. Бывшей Гилии, но это тоже теперь казалось неважным. Зима здесь была не в пример теплее, чем в остальной части захваченного великого княжества, но тем не менее Дицуде всегда было холодно. Он постоянно дрожал, хотя на нём обычно лежало несколько шкур, а неподалёку потрескивал лагерный центральный костёр. На огне всё время что-то готовили, ноздри юноши, наверное, щекотал бы запах походной похлёбки. Однако ноздри инквизитора вырезали ещё в первый день плена, так что щекотать аппетитным ароматам было особенно нечего.
А вот Ерфу фан Гассан любил глубоко вдыхать в себя запах готовящейся пищи, крови и плоти. Периодически он подбрасывал небольшие части тела Дицуды в похлёбку, так сказать, для пикантности. Иногда предлагал юноше отведать с ложечки его собственные куски мяса. Якобы так быстрее всё вновь заживёт.
Дицуду постоянно трясло, но он уже не понимал отчего: от холода, боли или бесконечного ужаса. Даже во сне и в беспамятстве после болевого шока его не отпускали кошмары.
Кошмар Бога. Так когда-то Рисхарт Сидсус назвал проявление в мире демонов. Ерфу фан Гассан, безусловно, был таким демоном. Внутренне, поскольку внешне он практически ничем не отличался от обычного человека. Но Дицуда знал, физическая оболочка живореза — это обман. Иллюзия. Единственно существующая иллюзия, а вовсе не та, о которой постоянно талдычил проклятый Сидсус!
И его проклятые последователи, которых с каждым днём среди ератофанцев и оноишров становилось всё больше. Каждый в военном лагере так или иначе успел соприкоснуться с антипророком. Кого-то Рисхарт переубеждал лично, кого-то через уста своих новообращённых фанатиков. Кого-то ему удалось очаровать насылаемыми видениями, кого-то получилось загипнотизировать одним своим взглядом. Командующий воинством живорез слишком поздно понял, что те, кто слишком долго наблюдали за антипророком, тоже незаметно подпадали под странное очарование. Им всё меньше хотелось убивать, неважно, по собственной или чужой воле. Внезапно уставшим от войны бойцам нужен был свет, исходивший от Рисхарта. Они жаждали частичку его безмятежности, его абсолютной уверенности в собственной правоте. Слова обман, мираж и иллюзия звучали в речи оноишров и ератофанцев всё чаще.
Да, Дицуда столь часто слышал перевод темнокожего психика, что уже успел выучить несколько сотен слов на ератофанском языке. Ещё недавно он считал его исключительно языком ненависти, но теперь понял, что шакалье наречие мало чем отличается от его собственного. Дело не в языке, дело в людях.
И в нелюдях, таких как Ерфу фан Гассан.
Мясник навсегда изменил жизнь Дицуды. Сломал его тело, осквернил и без того чёрную душу. Сделал юношу безумным и жалким. Продемонстрировал, что действительно имеет значение.
Сила. Только сила и важна в этом мире. В худшем из миров лишь сила может улучшить твоё положение.
А слова, знания и любые другие добродетели ни к чему хорошему не приводят. Доброта — это слабость. Он ведёт только к самоуничтожению, только к смерти.
* * *
— Скажи чистюле, что он в самом деле заинтересовал меня, — обратился Ерфу фан Гассан к своему переводчику, глядя прямо на Рисхарта.
Они сидели друг напротив друга на очень небольшом расстоянии. Мясник легко мог дотронуться до колена лжепророка своими когтями, как мог бы и Амино Даме дотронуться до сидящего перед ним незрячего колдуна.
Вокруг лидеров противостоящих сторон собрались все ератофанцы и оноишры, пришедшие искоренять паломников из-под сени священного дерева огнём и железом. Ещё недавно эти воины считали себя настоящими праведниками, а гиликов представляли воплощением зла, невежества и разврата. Теперь те же самые люди с тревогой наблюдали за беседой важных персон, понимая, что сегодня должно всё решиться.
Терпение командующих воинством лопнуло, а среди простых вояк нарастало напряжение, грозящее выплеснуться в открытое неповиновение, если не в бунт. Архонты требовали от руководителей карательной экспедиции результаты. Бойцы же всё чаще самовольно приходили к Рисхарту Сидсусу за наставлением и советом, и всё неохотнее слушались своих командиров. Не помогали ни порка, ни даже пытки и демонстративные казни. Пора было кончать со лжепророком, его дурное влияние проникло в ряды праведников слишком уж далеко.
Кончать с последними богохульниками и наконец-то возвращаться с великой победой домой.
— Белоснежка говорит, что ты тоже весьма интересная личность, — перевёл обратно с нечестивого на человеческий Амино Даме. — Ты практически его антипод, наслаждающийся чужими страданиями. Мне не очень понятно, смеётся он над тобой или пытается выразить таким образом уважение.
Понять по безмятежному лицу Рисхарта оттенки только что сказанного было действительно сложно. Что на уме у этого сумасшедшего? Уважает он жестокость и силу или, наоборот, презирает?
— Вот скажи мне, чистюля, — Мясник слегка наклонился вперёд. Он сидел на согнутых ногах, опустив ягодицы на пятки, в то время как Рисхарт Сидсус расселся на земле, скрестив ноги. Один напряжённый, другой до предела расслабленный. Один буравил оппонента пристальным взглядом, второй отстранённо наблюдал за чужеземцем с востока, словно тот был любопытной букашкой. — Почему ты считаешь, что твой мальчик на побегушках может искромсать десяток моих воинов прямо под сенью священного дерева, а я подобный приказ отдать не могу? Что меня, по-твоему, должно сдерживать: обычаи, вера, или, может быть, благородство? Да, я крайне религиозный человек, но столь уж тяжек будет мой грех, если я прикажу вынести тебя под ручки подальше от дерева и там придать правосудию?
Живорез дождался, когда Амино Даме закончит переводить его слова, и сразу продолжил:
— Пойми, я уважаю традиции, но ведь ты вертел все правила на своих причиндалах! Почему же мы должны изворачиваться? Поджидать, когда вы уснёте, чтобы вынести вас без применения силы. Играть в этот фарс было весело, но мы взрослые люди, мы не можем позволить себе баловство слишком долго. Вы первые нарушили правила, первые пролили на священную землю кровь, да ещё столь варварским способом! Видимо, пришёл наш черёд немного помарать руки, однако моя совесть чиста: мы сделали со своей стороны всё что могли, избегали насилия до последнего.
Гниющая в отдалении гора трупов, на которой уже две недели пировали все падальщики из окрестных земель, немного не соответствовала миролюбивым оправданиям живореза, но ведь тот апеллировал не к совести Рисхарта Сидсуса, а к собственным воинам. Ему было нужно, чтобы кто-то добровольно взял на себя этот грех: прирезал лжепророка на месте или хотя бы помог его выволочь из существующей лишь в воображении людей святой зоны.
Ох, сколько же проблем существуют только в нашем сознании — мысленно сокрушался Мясник, ругая себя за то, что слишком долго тянул с неприятным решением. В крайнем случае он убьёт Рисхарта Сидсуса собственными руками, а затем продолжит выслуживаться перед архонтом Ератофасом до конца своих дней, надеясь на высшее снисхождение. Так, в общем-то, и работает любая нормальная вера: сначала ты грешишь, а потом искупаешь свои дурные поступки хорошими. Ведь если бы прегрешения невозможно было исправить, то после первого серьёзного преступления у виновника развязывались руки, поскольку терять грешнику уже было нечего.
Но лучше, конечно, попытаться переложить вину на своих подчинённых, это всегда самый лёгкий и выгодный путь. Брать ответственность на себя — не для такого становятся главными.
Среди окружающих Ерфу фан Гассана вояк послышался ропот. Не всем нравилось, к чему клонит Мясник. Что ж, тем скорей следует с этим делом покончить. Не будет человека — исчезнет проблема, именно так всё обычно решалось. Как жаль, что для соблюдения видимости приличий приходится тратить кучу времени на прелюдии.
— Белоснежка отвечает, — подозрительно сощурился темнокожий помощник Ерфу фан Гассана, — что он не хочет никому создавать неудобств. Он человек мира, и если миру будет лучше без его скромной персоны, то он радостью покинет сию юдоль скорби. Однако…
А вот тут заподозрил подвох уже и Мясник. С этих самых «но» и «однако» всегда начинаются какие-то неприятности.
— Однако напоследок Рисхарт хотел бы в последний раз вкусить плоды священного дерева. Ератофанцы правы, они действительно очищают душу, делают людей лучше. Это не займёт много времени, всего лишь небольшая прощальная трапеза.
Лжепророк плавно поднялся на ноги. По его лицу с вечно печальной улыбкой было трудно определить намерения, но Ерфу фан Гассан разгадал уловку колдуна почти сразу.
Рисхарт Сидсус подставил ладони, на которые тут же упали два фрукта. Ещё пару плодов он сорвал с ближайшей ветки священного дерева. Лжепророк протянул одно яблоко незрячему гилику, второе вручил Амино Даме, третье оставил себе, а последнее предложил живорезу:
— Белоснежка спрашивает, не разделишь ли ты с нами сию скромную, но освящённую трапезу? Если, конечно, ты не боишься вкусить плод Древа Очищения. Хотя вряд ли такой могучий человек чего-то боится. Ведь при первой встрече ты сам утверждал, что сей фрукт не способен причинить вреда праведнику…
Поднявшийся с земли Ерфу фан Гассан незаметно оглядел собравшихся вокруг него воинов. Многие из них, ох многие, вкусили за время этого похода плоды и, если не считать их пошатнувшейся веры и интерес к лжепророку, с ума не сошли. Живорез знал, что если он откажется от фрукта в протянутой руке Рисхарта, его сочтут трусом или, что ещё хуже, недостаточно праведным. Ератофанцы верили, что плоды священного дерева очищают людей от греха, стирая воспоминания о дурных делах прошлого. Если неблаговидных поступков за жизнь накопилось действительно много, то у грешника случится помутнение разума. Однако чистому душой человеку фрукт принесёт только пользу. У оноишров насчёт священного дерева точка зрения отличалась, но благодаря возможности прямого общения с Рисхартом большинство из них хоть раз запретное яблочко пробовало. По их взглядам несложно было понять ожидания от действий Ерфу фан Гассана.
— Понятно. Решил, значит, взять меня на слабо, — ухмыльнулся Мясник, решив не принимать дар из рук лжепророка. — А вы, вы, усомнившиеся в единственно верном Учении, желаете испытать самого праведного ератофанца на свете?! Как же этот тип заморочил вам головы, потрясающе… Архонт Ератофас предупреждал меня, чтобы мы не прикасались к плодам Древа Очищения, и теперь я начал понимать почему. Он знал, что дело вовсе не в яблоках, а в самом факте нарушения извечного запрета. Дело в сомнениях, которые, единожды возникнув, начинают грызть наши сердца изнутри. Этот хитрец, — длинный коготь на указательном пальце был направлен на грудь лжепророка, — просто накапливал уступки, незаметно притягивая слабые души к себе. Искуситель знал, что мало какой воин удержится от вызова сделать нечто потенциально опасное, не захочет, чтобы товарищи сочли его трусом. Вы все хоть раз пробовали эти плоды, верно? Скажите честно, хоть кто-нибудь удержался?
Все молчали. Ерфу фан Гассан глянул на темнокожего психика, но и тот виновато потупился. Проклятье, как глубоко проник яд лжемессии!
— Ты слишком много времени уделял тому парню, — пробубнил Амино Даме. — Все остальные в это время скучали… Но ничего страшного от этих плодов действительно не было! Если брать их из рук Сидсуса…
И тут Мясник понял, что следует делать, чтобы развеять очарование лжепророка:
— Ах, так мало того, что вы нарушили древний запрет, вы ещё и считаете, что всё дело в этом обманщике? Что это благодаря ему вреда от плодов Древа не наблюдается? Какой позор… Мне следовало бы немедленно предать смерти вас всех до единого!
На лицах столпившихся вокруг живореза воинов заиграли желваки, руки сжались в кулаки, но Ерфу фан Гассан ничего не боялся:
— Что ж, давайте проверим все вместе. Вкусим плоды, но только не из рук неверного, а сорвём яблоки с Древа Очищения сами! Посмотрим, кто из нас действительно смелый и праведный. А кто поверил лжецу, предав честь и веру!
Мясник потянулся к висевшей над ним ветке, схватил её, начал трясти. На головы близ стоящих бойцов стали падать ярко-красные фрукты.
— Давайте, подсобите, не стойте как истуканы! — подбодрил Ерфу фан Гассан предавших его доверие подчинённых. — Чтобы все угостились. Чтобы каждый из вас понял своё заблуждение! Трясите ветки, трясите!
Главному живорезу не хотелось нарушать запрет архонта-полушакала, но это был наилучший выход из сложившейся ситуации. Рисхарт Сидсус мог незаметно отравить предложенное Мяснику яблоко или использовать его отказ как повод для упрёков и бунта. Но ничего, Ерфу фан Гассан докажет всем чистоту своей веры, разоблачит наиболее очевидную ложь мерзавца — достигнет кратчайшим путём цели карательной экспедиции.
— А теперь поднимите плоды, и пусть каждый убедится во лжи этого человека! Пусть грешники будут наказаны, а праведники завершат нашу миссию! Схватят лжепророка, выведут из священного места, приведут приговор во исполнение. Согласны? Разве это не справедливо? Тогда чего же вы ждёте?! Пока я не покажу вам пример, жалкие трусы? Предатели веры. Взгляните же на настоящего праведника!
Мясник в несколько больших укусов съел подобранный плод. Почти не пережёвывая, проглотил и сглотнул. Показал язык столпившимся вокруг него воинам:
— Ну что, убедились? Тогда жрите скорей подобранный с земли фрукт и покончим с проклятым обманщиком!
Бывалые воины переглянулись в постыдной нерешительности. Часть из них затаив дыхание следили за живорезом, но ещё больше людей ждали хоть какого-то знака от лжепророка. Рисхарт Сидсус печально кивнул и откусил от своего яблока. Остальные последовали либо его примеру, либо указанию живореза — результат был всё равно одинаковым.
Ерфу фан Гассан внимательно прислушивался к своим внутренним ощущениям. В животе возникло приятное чувство сытости, но в остальном ничего необычного не последовало. Сознание оставалось ясным, решимости к действиям не убавилось. Он обводил толпу взглядом, следя, чтобы никто не слукавил, отказавшись от плода:
— Хорошо. Очень хорошо. Теперь убедились в том, что я прав? Вы не прошли испытание веры, поддались увещеваниям, опозорились, — Мясник с презрением плюнул под ноги ближайшему воину. — Однако вы всё ещё можете сгладить свою вину, исполнив поручение наших архонтов, — Ерфу фан Гассан возвысил голос: — Схватить лжепророка! Отнести его к моему столу. Быстро!
Никто не бросился исполнять его указание, но стоило живорезу воспылать праведным гневом, как вперёд шагнул Рисхарт:
— Не берите на себя новый грех. Не применяйте насилия к безоружному, — на землю упали ножны с чудо-оружием. — Я не врал вам. Никогда ни разу не врал, а потому я выйду из освящённого круга сам. Давай, Мясник, веди меня к своему столу пыток.
Едва дослушав кривой перевод темнокожего психика, Ерфу фан Гассан развернулся и зашагал по направлению к военному лагерю. Он всем своим существом ощущал буравящие его спину взгляды, но удара в спину совсем не боялся. Хотели бы убить, давно могли прирезать спящим вне священного места. В которое он непременно вернётся чуть позже. Ему очень нужно совершить у Древа Очищения ещё одно действо…
Рисхарт Сидсус и правда пошёл вслед за ним, как и незрячий колдун, Амино Даме и все остальные. Мясник улыбался от предвкушения.
Подойдя к растянутому на столе юноше, Ерфу фан Гассан принялся быстрыми движениями развязывать крепкие узлы на верёвках. Лжепророк встал в изголовье стола, опустив ладони на искалеченное тело несчастного парня. Мясник хорошо поработал над молодым человеком.
Распутав узлы, живорез уставился на длинную добротную верёвку в руках. Он знал, что та очень прочная. Следовавшие за ним бойцы как-то сами собой разбрелись, начав рыться в поклаже и припасах. У пыточного стола остались только трое гиликов, Ерфу фан Гассан и Амино Даме, который с видимым беспокойством поглядывал на странные приготовления остальных членов карательной экспедиции.
Мясник мял верёвку, вязал из неё характерные узлы, сам не особо понимая, что сейчас делает. Живорез чувствовал, что ему нужно вернуться к священному дереву. Причём как можно скорее. Очень, ну очень прям нужно!
— Ерфу… — робко окликнул его темнокожий психик, но Ерфу фан Гассан никого больше не слышал. Повернувшись, он зашагал обратно к Древу Очищения. Ему надо, прямо сейчас крайне надо!
После нескольких неудачных попыток ему удалось перекинуть верёвку через толстую ветку метрах в четырёх над землёй. Он завязал новый узел, несколько раз дёрнул, проверяя на прочность крепление. Хорошо.
Ерфу фан Гассан засунул в петлю свою голову и качнулся, откидывая какой-то ненужный пенёк под ногами. То, что и требовалось.
Ему нужно повисеть так на дереве. Нужно, и всё. Как и все остальные члены карательной экспедиции, живорез точно знал, что он делает.
Надо повисеть так в петле, пораскачиваться.
Это не сумасшествие, нет. С Ерфу фан Гассаном всё абсолютно в порядке. Ератофанцы и оноишры всё делают правильно. Сейчас немного повисят и…
И…
…
И всё наконец-то закончилось.
Удерживаемый за руку слепым гиликом Амино Даме с ужасом наблюдал, как вместо плодов на Древе Отчаяния висят сотни покойников. На лицах его прежних товарищей отражалась такая целеустремлённость, такое спокойствие. Такое понимание, что они всё делают правильно…
Их улыбки казались ему такими счастливыми.
Такими, какие могут быть только у религиозных фанатиков.
Темнокожий психик тихонько заплакал.
А ведь Рисхарт Сидсус предупреждал, что плоды священного дерева можно брать только из его рук, если ты не святой, если ты не безгрешен.
Последний Мессия не соврал. Не ошибся.
— Безгрешных в худшем из миров не бывает, — шепнул на ухо психику слепой гилик.